Мальчишка, лет шести выл, прижимаясь лицом к матери. Его худенькое тело сотрясалось, а судорожно сведенное плечо (руку малец прятал между собой и одеждой матери) даже со спины показывало - где сейчас ему придется работать. Женщина всеми силами старалась успокоить малыша, но ее голос тонул в его рыдающих воплях, так, что казалось ее рот открывается беззвучно как у рыбы. Впрочем неизвестно кого из них следовало успокаивать первым. Она была бледна, и явно перепугана. Вода в котле закипела, и в нее полетела горсть высушенного, и растертого в порошок болиголова. Оценивающе присмотревшись к росту мальчишки и прикинув его возможный вес, врач добавил еще пару щепоток, размешал, и сняв котел с огня поставил его на треножник. От помутневшего содержимого валил пар.
Леонт присел на корточки перед женщиной, с прижавшимся к ней ребенком, и молча протянув руку погладил его по голове. Крупная ладонь с длинными пальцами накрыла взъерошенную шевелюру словно шапочка. От того ли что ему стало еще страшнее, или наоборот - от того что прикосновение было теплым и не несло угрозы - мальчик притих, затаив дыхание, но тут же принялся снова всхлипывать
- Посмотри на меня, малыш.
Как ни странно, но перепуганный ребенок повиновался. Он опасливо повернул голову, все еще прижимаясь виском к материнскому животу и покосился на сидевшего перед ним мужчину. Но не увидел ничего пугающего. Ни острых ножей, ни клещей, которыми стращала мать, ни даже каких-нибудь завалящих ножниц. Обычный человек в простом хитоне из некрашеного полотна, оставляющем открытым одно плечо на дорийский манер, а темные глаза смотрели спокойно и как-то очень тепло. Мальчишка шмыгнул носом, и судорожно всхлипнул, но уже без слез.
- Тебе не будет больно, я обещаю. - мягкий, уверенный голос поневоле внушал доверие. Ребенок неуверенно поглядел на мать, и вздрогнул, почувствовав как врач дотронулся до толстенного обмота на руке. В его взгляде снова заплескалась паника, но прежде чем он снова успел разреветься врач повторил - Я обещаю.
Мальчик сам не понял почему - но плакать расхотелось.
- И как же это получилось? - тем временем поинтересовался мужчина тем же спокойным тоном, осторожно разматывая бесконечные слои ткани, намотанные на руку ребенка от пальцев до середины плеча.
- Я упал. - сдавленный от слез голос казался девчачьим, и мальчик сконфуженно замолчал.
Ткань небрежно отброшена в сторону, показалось предплечье - худенькое - двумя пальцами обхватить. Запястье повернуто внутрь , а над ним, со стороны большого пальца - под кожей предплечья выпирает сломанная кость. Теперь уже мать мальчика залилась слезами. Пока рука была замотана она видимо успела забыть о том, как пугающа для нее была эта картина.
Леонт потянулся к треножнику, проверил кончиком пальца воду, и убедившись что она хоть и горяча, но не грозит обварить  кожу - усадил мальчика на табурет, и поставив перед ним котел окунул его руку в воду. Тот поморщился, но стерпел. Мать мальчика, увидев его руку в дымящмся котле, с перепугу перестала реветь и смотрела то на Леонта то на ребенка, шмыгая носом, отчего стала похожа на кролика
- И где же ты упал? - продолжал расспрашивать врач, чтобы отвлечь внимание маленького пациента, подготавливая бинты. Вываливать длинную тканевую полосу в сухой, растолченной в порошок глине было делом не трудным, но долгим. За это время он успел выслушать вначале запинающийся, а потом довольно бойкий рассказ, и закончив с бинтом принес его вместе с кусочком полотна, и поставил на соседний табурет. Мальчик хотел вынуть руку, но врач не позволил ему двигаться, и опустив руки в воду, вынул ее сам. Кожа на руке покраснела, от нее валил пар. Держа тонкую мальчишескую руку в своих ладонях, Леонт продолжая задавать какие-то совершенно посторонние вопросы неторопливо ощупывал кость выше и ниже места перелома, а потом резко потянул предплечье в разные стороны, одновременно нажимая обоими большими пальцами на торчащий под кожей отломок. Раздался резкий щелчок, и мальчик ойкнул, скорее от неожиданности чем от боли.
- И правда не больно! - прошептал он изумленно.
- Вот и хорошо. - спокойно улыбнулся врач. - Сиди смирно, я еще не закончил.
Видя реакцию мальчика - и мать его заулыбалась с облегчением, а дориец тем временем забинтовал руку подготовленным бинтом от кисти и до локтя, оставив сустав свободным, и вновь велел мальчишке опустить руку в воду. Та была еще теплой. Сухая глина не сразу размокает в воде - если она конечно обычная. Но Леонт сам готовил свои смеси -и в них входила не только глина, но и ил, растертая лубяные волокна оливкового дерева, и некоторые другие ингридиенты. Через какое-то время смесь размокла, и пропитала бинты насквозь. Тогда он вынул руку мальчика из котла, несколькими  движениями проверил - насколько пропиталась повязка - и велел тому выйти наружу, и выставить руку на солнцепек.
Очень скоро глина вновь стала высыхать, и схватила повязку, и руку в ней - твердым лубком, который и должен был удерживать кость на месте, пока она не срастется. Последним действием было подвесить предплечье на перевязь, надетую на шею, но это было уже затруднительно. Мальчишка в восторге от того, что с честью выдержал процедуру едва не прыгал, а женщина от накрывшего ее облегчения едва могла говорить.
- Спасибо.... Спасибо, да благословят тебя боги...
- Да пребудет с вами мир - едва заметно улыбнулся в ответ врач.

Леонт как раз полоскал котел, черпая воду из большой цистерны у дома, когда услышал незнакомый голос. Он выпрямился, и обернулся, заодно выплеснув воду под ближайшее дерево.
Незнакомая девушка, совсем юная, в сопровождении не то рабыни, не то служанки. Ее золотые волосы сияли на солнце, а сама она - хрупкая и нежная, в неброском наряде - но из добротных тканей - совершенно не походила на тех, кто кучно и шумно обитали в Заречье. Впрочем это было не ново - к нему наведывались многие и с той стороны реки.
- Да, госпожа. - просто ответил врач, вешая котел на крепкий горизонтальный сук, множество следов на котором свидетельствовали о том, что он зачастую заменяет крюк для просушки. Отряхивая воду с пальцев он подошел к двери и сделал широкий жест, приглашая ее войти.  - Входи. И расскажи чем могу служить тебе.

Домик, служивший Леонту одновременно и жилищем и рабочим кабинетом был маленьким, и состоял всего из двух комнат, когда лекарь тут обосновался. Впрочем он тут же разделил дальнюю комнату перегородкой, превратив одну ее часть в крошечный кубикул, а вторую - в кладовую, где хранил теперь разные снадобья, или возился с ингридиентами не терпящими солнечного света. Вдоль внешней стены домика он пристроил маленькую деревянную пристройку где готовил пищу. Остальную же - и основную часто дома занимал таблинум - рабочая комната, сочетающая в себе и кабинет и лабораторию и приемную.
Обстановка здесь была самая аскетическая, по которой невозможно было определить ничего, кроме того что хозяин - врач. У одной стены каменная скамья-ложе для осмотра пациентов, с красноречивыми желобками по краям, пара табуретов рядом с ней, стол с разными разностями, потребными для работы, включая и поднос с инструментами, укрытый чистой редкотканной тканью. В противоположном углу к стене был придвинут узкий стол, больше напоминающий верстак, на котором стоял тигль,  и весь  правый угол комнаты занимали полки. Со склянками и баклажками, пустыми и полными, с пучками сухих трав и разномастной посудой для работы. Здесь же, на полу, помещался небольшой стояк для пары котелков разного размера, ведра и более громоздких металлических инструментов которым на полках было не место. Сложенный из речных камней очаг в стене в июньскую жару разумеется был не горел но широкий железный противень на металлической треноге посреди старого пепла свидетельствовал о том, что этот очаг все же растапливают не только для тепла.
Лишь в третьем углу , рядом с забитым свитками узким книжным шкафом - находились два предмета, не относящиеся к работе: умело высушенный лаврак *  полутора локтей в длину, подвешенный на стену, и глубокое кресло с широкими подлокотникам и высокой, чуть загнутой спинкой, которое смотрелось среди остального убранства как щеголь с Палатина, неожиданно заглянувший в самый захолустный их Эсквилинских притонов.
Пропустив девушку с ее служанкой внутрь, Леонт вошел и сам, внимательно слушая ее рассказ, и его лоб прорезала глубокая вертикальная морщина "Танцовщица. Зарабатывающая своим телом - танцуя полуобнаженной под десятками похотливых взглядов. Далеко ли от танцовщицы до блудницы? Да многие успешно совмещают одно с другим. А ведь она совсем еще дитя. Что за мир.... мир в котором такое вот дитя не смогло найти иного жизненного пути... "- со странной печалью думалось ему, когда он споласкивал руки, и зажигал маленькую масляную лампу с открытым фитилем.
Она сказала "рана" а значит следовало подготовить все, возможно необходимое, пока она устроится на ложе. Все прочее - вроде недоверия к римским врачам он пропустил мимо ушей. Пришла - а значит получит помощь, и какая разница, какие мотивы побудили ее избрать именно его.  Леонт уже наливал в маленькую бронзовую чашу вина из узкогорлой амфоры, когда последние слова девушки заставили его поднять голову. Губы дорийца тронула едва-едва заметная улыбка.
-Я врач, госпожа.
Эта спокойная, короткая фраза содержала многое. И то, что  для любого врача, если он конечно уважает себя и собственное ремесло -во время осмотра  любой пациент- всего лишь пациент, неважно юная ли это соблазнительная дева, или семидесятилетний старец, иначе как было бы возможно лечить бесплодие, болезни груди или принимать роды. И то, что все сказанное врачу наедине -  ex officio является тайной, не подлежащей ни разглашению, ни обсуждению. И этот ее многозначительный взгляд мог бы задеть и оскорбить - если бы он не списал его на юность, неопытность и смущение златовласой.  Врач поставил чашу с вином на маленький треножник, установив ее над огоньком и кивнул девушке на ложе
- Покажи мне свою рану.

Отредактировано Леонт (2015-09-06 15:59:59)

Врач смотрел на нее, Оставив вино греться на огоньке, Леонт отошел от стола и склонился над раной. Длинные сильные пальцы мягко, но уверенно ощупали бедро девушки - вначале поодаль вокруг раны, потом ближе к ее краям. Разрез был ровным и чистым, кожа вокруг не была ни припухшей, ни покрасневшей, пальцы не ощущали предательского внутреннего жара, который говорил бы о начинающемся в глубине нагноении, упругая плоть не флюктуировала даже при глубоком нажатии. Он слегка нахмурился, но потом отмахнулся от своей мысли. Разве в конце концов это важно?
- Не плачь, госпожа - негромко произнес он, выпрямляясь и глядя на нее с искренним состраданием - юная, нежная, солнечная красавица, занимающаяся таким ремеслом, какими бы ни были причины - она не заслуживала ни самой раны, ни той боли, которую ему сейчас придется поневоле ей причинить. Он продолжал мягко, словно говорил с больным ребенком - Не плачь, и послушай. Рана маленькая но глубокая. Если ты хочешь, чтобы не осталось следа - мне придется зашить ее, а это причинит тебе боль. Сейчас я дам тебе вина, чтобы облегчить боль, а потом обработаю твою рану. След останется - но самый тонкий, если будешь делать что скажу.
Он отошел к столу, проверил кончиком пальца вино, разогревающееся в чаше, потом открыл маленькую деревянную шкатулочку, и бросил него несколько крошечных черных зернышек, размерами чуть покрупнее пылинок. Потом налил еще вина из амфоры в другую чашу и опустившись на табурет у ложа протянул ей
-  Выпей. И расскажи, кто тебя поранил, госпожа? И почему?

Отредактировано Леонт (2015-09-07 19:43:08)

Леонт медленно перевел взгляд с девушки на чашу и обратно. Вино в Риме пили все, и даже детям наливали разбавленное. Как и в греческих городах - оно было в ходу куда больше чем вода, а зачастую и стоило дешевле. И утверждение "не пью, даже разбавленное" звучало бы по меньшей мере нелепо, если бы не...  Он вдруг вспомнил ее слова о том, что она боялась идти к врачам пользующим население центра Рима,  сказав при этом "станут лечить меня мне же во вред, или вовсе отравят" . Поэтому он молча поднес чашу к губам, отпил глоток и снова протянул ей.
- Пей. И ложись на левый бок, госпожа.
Он, казалось никак не отреагировал на драматический и трогательный рассказ, а пальчик казалось дотронулся до неподвижных губ каменного изваяния. Зато в глубине темных глаз блеснули едва заметные искринки улыбки, которая отразившись в глазах, так и не удосужилась показаться на губах.

Леонт окинул девушку взглядом в котором равно мешались восхищение, печаль и какая-то странная ирония. Она была красива, соблазнительна, в каждом ее движении сквозила неприкрытая грация, и как бы ни был он мастером своего дела, не позволяющим себе отвлечься на ненужные и оскорбительные для пациента мысли - в каждом греке все же говорят живет художник, даже если он не эллин а дориец. Он умел ценить красоту, был отнюдь не евнухом - и спокойно любовался и изящно согнутой точеной ножкой, и сладострастным изгибом бедра, белоснежной кожей и водопадом золотых волос. Но ему не приходило даже тени мысли о том, как нежно и упруго было бы под руками ее тело, как подернулись бы поволокой страсти эти голубые глаза, как изменился бы голос.... И потратив на созерцание не более мгновения он вернулся к столу, вновь проверил разогреваемое вино, перенес на маленький столик на высокой бронзовой ноге и чашу, и поднос с инструментами, и скатанный рулон чистых бинтов, и опустился на табурет, так чтобы было удобно работать.
- Сейчас будет немного горячо - предупредил он, поднимая чашу с подогретым вином - Но вино промоет твою рану, а маковые зерна в нем хотя бы отчасти приглушат боль от иглы.
Он опустил чашу пониже и осторожно стал заливать вино в рану, которая быстро переполнилась, и из ее нижнего угла потекла, змеясь по коже тонкая рубиновая струйка. Куском свернутой ткани в другой руке врач промокал ее, чтобы не растекалась лужей, пачкая все вокруг. Вино было ненамного теплее чем человеческое тело, но из-за того что лилось оно не на кожу а в раскрытую рану - казалось почти горячим.
Чаша была небольшой - с пол-ладони, и опорожнив ее, Леонт отставил в сторону. и вновь промокнул кожу вокруг. Оставшееся внутри раны вино он не стал пытаться отереть и отбросив тряпку с винными пятнами в сторону принялся вдевать нить из особым образом выделанных бараньих кишок в полукруглую иглу с расщепленным концом. Неторопливо - чтобы дать вину всосаться и маковым зернышкам хоть отчасти - сделать свое дело. Всасывалось оно быстро, и наконец врач держа в правой руке длинный бронзовый пинцет, которым была зажата игла - взял левой еще один пинцет, с зубчатыми ножками, и опустив его вглубь раны  захватил им срез надсеченной поперек волокон fascia lata, чуть натянул, легко проколол ее иглой, и перехватив ножки большого пинцета по другую сторону иглы - ближе к острию - продел ее сквозь тонкую, полупрозрачную серо-багровую ткань
- Знаешь, госпожа, мне вовсе не важно было знать, кто и зачем тебя поранил - невозмутимо произнес он, оттягивая тонкую полоску фасции на другой стороне разреза - Но мне было интересно будешь ли ты продолжать лгать, или все же промолчишь - игла проколола и эту полоску и он вытянул из раны оба конца нити - два пинцета в руках быстро и уверенно завязали узел, и он с силой затянул его. Потом отложил инструменты, перехватил остаток нити маленьким бронзовым ножом с закругленным острым лезвием, и удовлетворенно отметил как гладко легла фасция в глубине раны схваченная швом ровно поперек. Теперь он потянулся за другой нитью - на этот раз шелковой - для поверхностных тканей и кожи, и отсекая отрез ее длиной примерно с ладонь, так же спокойно поглядел на девушку, не прерывая работы - Но ты продолжила, и я никак не могу взять в толк - зачем ты лжешь мне?

Отредактировано Леонт (2015-09-08 08:10:01)

- Нет, должен сознаться - такой способ отвлекать внимание от ран я еще не применял, но благодарю за идею, госпожа - смеясь отозвался врач, продевая шелковую нить в расщепленный край иглы и снова склоняясь над раной.
- А заподозрил что ты лжешь когда сказала об устричном ноже. - он придержал левым пинцетом край разреза, и прокалывая его иглой, которую зажимал в правом - И убедился в этом когда ты сказала что тебя поранили на пиру.
Шелковая нить проскользила через прокол. Леонт взялся пинцетом за противоположный край разреза и подняв голову посмотрел на девушку уже без улыбки, но и без враждебности, все с тем же спокойствием, с каким поил ее вином
- Мне любопытно - зачем обращаться за помощью к врачу, если заранее считаешь его или глупцом, или слепым? Твоя рана свежайшая, и  нанесена она не далее как сегодняшним утром, я вижу это так же ясно как число пальцев на собственной руке. Зачем было лгать, если можно просто промолчать? Или думала что я не помогу тебе, если причина в чем-то ином?

Отредактировано Леонт (2015-09-09 13:31:12)

Леонт лишь плечами пожал. На пирах он не бывал, но превосходно знал и от рабов, да и просто в силу собственной профессии, что после ночных гуляний патриции попросту отсыпаются - да хоть прямо на ложах в триклинии среди луж пролитого вина и осыпавшихся розовых лепестков, с тем, чтобы продолжить веселье после полудня, и увеселений в эти часы уж точно не бывает. В том, что девица лжет он убедился и по самой ране, и по тому как необычайно многословно и подробно она говорила. Как человек защищающийся или оправдывающийся. Впрочем его действительно не волновало - как именно была получена рана, да собственно и ее мотивы тоже. Разве что вполне понятное любопытство - которое растаяло так же как и появилось. Была девушка с раной, которую следовало залечить - вот и все.
- Ты слишком добра, госпожа, - спокойно произнес он, прокалывая другой край разреза иглой, и стягивая шов.- Я редко посещаю представления - а в свободные часы я предпочитаю скорее собирать травы, и готовить лекарства - чем толкаться среди толпы. Но благодарю тебя за приглашение, возможно и доведется им воспользоваться.
Он стянул узел, расправил кожу, чуть нахмурился, приминая ножкой пинцета нижний уголок раны в котором из-за располагавшейся вблизи кожной складки слегка топорщился край. Это не влияло на заживление, но сделало бы рубец не тонким, подобно волосу, а чуть расширяющимся книзу. Если бы пациентом был мужчина - это бы его не озаботило, но девушке, явно ценившей красоту своего тела такой след был явно ни к чему. Поэтому он прикинул длину оставшейся нити, и принялся накладывать второй шов. Пока работал - вспомнил вдруг то, что ускользнуло вначале от восприятия.."Куртизанка Лаис". Вот оказывается как ее зовут. И все-таки куртизанка.... несчастное дитя....
- Не следует тебе так беспокоиться об оплате, госпожа Лаис - закончив со вторым он отложил инструменты, поглядел еще раз рану - превратившуюся в тонкую прямую полоску, схваченную двумя поперечными швами, и потянулся к круглой коробочке. Черпнув оттуда деревянной лопаточкой густую темно-зеленую крупнозернистую кашицу он наложил ее на рану и разровнял. В воздухе распространился густой травяной дух - календулы, ромашки, и еще чего-то едкого и пряного. - Вот и все. Пусть мазь слегка впитается и я перевяжу тебя. Твоя служанка сможет менять тебе повязку?

Отредактировано Леонт (2015-09-09 14:20:01)

- Дней через шесть-семь. Чтобы снять швы. Большего не требуется - рана у тебя чистая и простая - Леонт поднялся, отошел в угол комнаты, снял с полки одну из пустых коробочек и вернувшись обратно переложил в нее лопаточкой все той же зеленой травяной смеси, черпнув шесть раз, а потом закрыл крышку и протянул ей - Возьми. Когда будешь менять повязку - намажь предварительно этой мазью - вот как я сейчас.
Он посмотрел на пасту, которая уж начала впитываться, и развернул приготовленный заранее рулончик бинта. Рана располагалась высоко, и чуть приподняв девушке колено, чтобы свободно забинтовать ногу - он не мог не видеть и не оценить восхитительной гладкости и упругости кожи на внутренней стороне ее бедер, их безупречных очертаний и грации с которой она держалась - даже несмотря на боль. Чуть дрогнула густая бровь - но что это было - одобрение ли, восхищение или... вожделение? Определить было невозможно, потому что ни взглядом ни жестом Леонт не обнаружил более ничего. Его рука, проводя тур бинта через внутреннюю поверхность бедра слегка задела тылом кисти - того самого потаенного уголка, который так изящно полуобнажался складками ее одеяния, почувствовав соблазнительную мягкость и тепло. Невольный трепет отозвался где-то в глубине, но тут же истаял под давно привычным внутренним запретом. Он разорвал конец бинта надвое вдоль, и завязав узел выпрямился.
- Готово. Сегодня и завтра постарайся не мочить рану, а с послезавтрашнего дня если пожелаешь - можешь принимать ванну, при условии что вода будет очень чистой, и после купания - оботрешь рану насухо, смажешь мазью и перевяжешь

Отредактировано Леонт (2015-09-10 14:23:58)

Леонт действительно пользовал бесплатно большую часть своих пациентов, в  большинстве это была беднота,  считавшая каждый  асс. Но с тех кто мог заплатить-не гнушался брать плату , потому что как ни крути-кормился он лишь  ремеслом, да и кроме еды был вынужден приобретать многое для изготовления лекарств,  помимо   того собирал  сам. Но в отличие от своих благородных коллег - не  набавлял цены и не  брал более  того  что ему причиталось. И сейчас он вынул из ящичка три сестерция и качнул головой, отказываясь от остальных.
  - Ты очень щедра,  госпожа. Но более мне ничего не следует - работа была проста. Благодарю. Ступай с миром

Отредактировано Леонт (2015-09-10 14:22:46)

У маленького домика под раскидистыми узловатыми ветвями казалось были установлены длинные столы покрытые яркими цветными скатертями. Но при ближайшем рассмотрении это оказались всего лишь доски - длинные и широкие, установленные на козлы друг рядом с другом, и на них - так густо что казались единым покровом были разложены цветы. Темно-розовые соцветия тысячелистника, бледно-лиловые купы валерианы, ярко-желтые головки бессмертника, белые солнышки ромашей, тускло-синие игольчатые синеголовники. На доске поменьше, располагавшейся чуть в стороне от остальных, под выцветшей черной хламидой, наброшенной на нижние ветви смоковницы вместо тента - сушились не на солнцепеке а в тени плоские грязно-белые соцветия и черные круглые ягоды. И если над остальными цветами порхало несколько бабочек - то эта доска их явно не соблазняла. Оба окна и дверь были распахнуты от летней жары, а сам хозяин дома возился у каменного сооружения под самым стволом смоковницы. Когда-то это была простая каменная мельница, которую он превратил в давилку для извлечения масел из разного рода твердых веществ вроде абрикосовых косточек, миндаля, орехов или цитрусовой кожуры, снабдив нижний жернов спиральным желобком и приделав диагональный сток.
Со спины Леонта можно было принять за воина или гладиатора - короткий дорийский хитон крепившийся лишь на левом плече не скрывал ни атлетического сложения, ни мышц перекатывавшихся под смуглой кожей при каждом повороте тяжелого жернова. Но стоило ему выпрямиться и повернуться - это впечатление сразу рассеивалось, потому что настолько спокойный и ясный взгляд редко можно было бы встретить у того, кто привык орудовать мечом. Во всем его облике чувствовалось глубокое душевное равновесие и покой, и несмотря на то, что от тяжелой работы на жаре его плечи и руки были мокрыми, будто он только что вылез из реки - в глазах не отражалась усталость. Он потянулся и протянул было руку за кувшином, стоявшим тут же, рядом с давилкой, когда его внимание привлекла странная процессия направлявшаяся к его дому.
Врач сразу узнал девушку, приходившую к нему три дня назад, смутно припомнил и ее служанку, и он не сразу обратил внимание на трех остальных - слегка нахмурившись. С чего бы ей приходить.... неужели рана загноилась? Или... Да нет, вроде бы не должно, да и идет она не так скованно, как если бы ее что-то мучило.... Впрочем зачем гадать, если можно спросить.
Он отряхнул руки и шагнул навстречу приближающейся процессии теперь разглядывая и троих спутников девушки. И когда они подошли ближе - слегка наклонил голову, приветствуя разом всех пятерых, и обратился прежде всего к золотоволосой
- Не ожидал увидеть тебя так рано, госпожа.

Отредактировано Леонт (2015-09-12 13:06:02)

- Кай хигйайне - отозвался Леонт с улыбкой - приветствие на родном языке и вправду коснулось души теплом. Но ее дальнейшие слова его ошеломили. Панакс? Тот самый корень, называемый еще женьшенем - о котором его наставник ему едва ли не легенды рассказывал, и способы обработки которого он встречал лишь в двух свитках - настолько он был редким и драгоценным, что ценился буквально на вес золота.. И она.... Врачу доводилось иногда, хоть и редко, принимать драгоценные дары - просто потому что предлагались они в такой форме, что отказ стал бы оскорблением - вот как и сейчас, но это было нечто совершенно иное! Не просто дар признательности, но дар, способный принести пользу множеству людей! Он принял сверток, не зная что сказать. Неожиданно, невероятно и... удивительно. Несколько мгновений он стоял, глядя на узелок и ее руки
- Благодарю... от такого дара я не могу и не хочу отказываться. Благослови тебя Господь за твою доброту. Многим людям твой дар вернет здоровье. Но еще более драгоценно для меня.... - он поднял голову, и устремил ей в глаза долгий, глубокий взгляд в котором не было ни тени улыбки или иронии - то, что ты оценила мое скромное умение. Нет бОльшего признания, чем привести к врачу нового пациента, хотя могла бы просто уйти и забыть мое имя, как это делают многие. Ты же еще и взяла на себя труд помочь недужным, благодарю тебя и за них.
Он принял узелок, жестом велел желтолицему усесться на скамеечку у стены дома, а двоим другим - войти в дом и ждать, после чего и спросил у Лаис
- Как твоя нога?   
Он и сам знал - что именно она ответит, знал что заживать такая рана должна чисто и быстро, но почему-то задал этот ненужный вопрос. Возможно потому что ее поступок действительно произвел на него впечатление. А возможно просто потому, что действительно забеспокоился - нет ли воспаления или нагноения. А может, потому что не знал - дождется ли она окончания осмотра троих, приведенных с ней, или уйдет тотчас же, оставив их на служанку.

Отредактировано Леонт (2015-09-13 10:32:11)

- Как пожелаешь. Внутри или снаружи в такой час одинаково жарко - он едва заметно улыбнулся и направился в дом, отметив краем глаза что желтолицый сидит на скамейке у входа, кривясь на правый бок. Внутри все же было немного прохладнее - едва заметный ветерок проникая в открытые окна создавал хоть ощущение движения воздуха. Один мужчина сидел на табурете, баюкая левой рукой правую, а другой, годами помоложе с выражением муки на лице прижимал ладонь к щеке.
Леонт остановился у первого из них
- Как тебя зовут?
- Артемий, господин - этот говорил по-латыни с сильным акцентом какого-то из греческих островов, и от его торчавшей шевелюры казалось до сих пор пахло морем. Врач знаком велел ему убрать левую руку, и осторожно ощупал правую. Набухший вокруг сустава отек делал его похожим на шар для игры в бочче. Когда его пальцы дотронулись до тыла кисти, вывернутой под неестественным углом, мужчина охнул.
- Как это произошло? И когда? - Леонт повернул его руку кистью вниз и прошелся пальцами по обеим поверхностям предплечья до самого локтя, оценивая мышечное натяжение. Как он и ожидал по размерам отека - сухожилия в нижней трети предплечья были натянуты как струны, а чуть пониже локтя с внутренней стороны мышцы были напряжены так, словно удерживали какой-то тяжелый груз.
- Позавчера.... я помогал переносить дрова, и...
Позавчера... да, в таком случае мышечное натяжение нечего и пытаться пересилить вручную - попытка вправить вывихнутую кисть сейчас скорее бы разорвала бедняге сухожилия. И прежде чем вправлять сустав - надо было ослабить хватку мышц вокруг него. Леонт налил в котелок воды, разжег огонь, и поставил котелок на треножник.
- Иди сюда. Опусти руку в воду и держи.
- Прямо над огнем, господин? - испугался Артемий
- Ну не варить же ее я тебе велю - Леонт усмехнулся - Когда нагреется и станет горячо - вынешь.
Островитянин с сомнением покосился на врача, но все же повиновался. А тот тем временем вернулся к молодому со вздувшейся щекой. Тот попытался встать, при его приближении и торопливо представился не дожидаясь вопросов
- Я Шалюшчий, гошподин. Воч бета... жуб... Чйи ночи ни есчь ни шпачь...
- Сиди, сиди... - Леонт не сдержал улыбку. Он снял с полки коробочку с содой, налил в чашу воды, бросил туда несколько щепотей, размешал и протянул молодому человеку - Выйди, сполосни рот, и возвращайся.
Молодой Салюстий выполнил распоряжение в точности, выплюнув воду после полоскания под смоковницу и вернулся с пустой чашей. Леонт тем временем сполоснул руки в чане, стоявшем под окном, глядя на оставшихся перед домом, и откинув ткань прикрывавшую инструменты извлек тонкую - с пол-ногтя шириной серебряную лопаточку на длинной ручке, и на всякий случай - бронзовые щипцы. Но когда он усадил вернувшегося парня на табурет, и поглядел в открытый рот - убедился, что щипцы все же пригодятся. От зуба осталось мало, десна под ним вздулась и побагровела, да и остальные пестрели темными пятными
- И как ты только живешь с такими зубами - вздохнул врач, устраивая голову пациента запрокинутой затылком об стену, и чуть поворачивая ее к свету. Можно было дать парню пожевать маковые зерна, но те скорее всего просто бы застряли в какой-нибудь дырке, а глотать их было бесполезно. В который уже раз напомнил себе, что надо бы прикупить молодого вина и дать ему побродить под солнцем до состояния пограничного с уксусом. Пить неприятно, зато вот в таких случаях хоть отчасти прибьет боль. Он взялся за инструменты и скомандовал - А теперь держись за что-нибудь и терпи.
Салюстий вцепился обеими руками в сиденье табурета и зажмурился. Лопаточкой в левой руке Леонт быстро сдвинул десну, обнажая шейку зуба, а правой ухватил ее шипцами. Пациент замычал, врач сжал щипцы покрепче и сильным рывком выдернул  зуб. Раздался придушенный вопль, из ареолы тут же проступила кровь вперемешку с гноем и почувствовалось зловоние, а дориец удовлетворенно кивнул, осматривая корень зуба в щипцах.
Молодой человек задышал часто, с присвистом набирая воздух, и с усилием заставил себя открыть зажмуренные глаза.
Леонт смешал в чаше еще одну порцию воды с содой и отправил его на улицу с наказом полоскать рот до тех пор, пока кровь не уймется, а Артемий за спиной тем временем объявил
- Йатрос*...уже горячо! Очень горячо.
- Вынимай - отозвался Леонт, встряхивая правой рукой, чтобы убрать из кисти остаточное напряжение после щипцов

Отредактировано Леонт (2015-09-13 11:38:19)

Со вторым пациентом дело обстояло проще. Расслабившиеся в теплой воде мышцы держали сустав не такой каменной хваткой. Леонт усадил Артемия на край ложа, и поставив левую ногу на край ложа провел больную руку вокруг своего колена, сгибая ее так, чтобы прижимать этот самый локоть намертво. Освободив таким образом обе руки он взялся одной рукой за кисть, словно пожимая руку, вторую положил на тыльную сторону запястья- там где выбухало под кожей вывихнутое полукружие, и с силой потянул на себя, удерживая коленом его локоть.
- Ы-ы-ы-ы - утробно промычал островитянин, а врач все еще вытягивая ему руку одной рукой - другой прижал вывихнутый тыл кисти. И улыбнулся, почувствовав как легко скользнула на место образованная четырьмя мелкими косточками поверхность сустава.
Даже без щелчка. А потом слегка согнув запястье под уголом - принялся натуго заматывать его руку полоской ткани от основания пальцев до середины предплечья, чтобы зафиксировать сустав на месте. Пациент бросил вопросительный взгляд на него, потом на свою руку и спросил недоверчиво?
- И все?
- И все - подтвердил дориец, затягивая узел на запястье. - Снимешь повязку через двадцать дней. Возможно и раньше, но раз ты таскаешь дрова - уж лучше подожди пока не заживет все как следует
- Спа... спасибо, господин... - ошеломленный Артемий поглядел на свою руку, подняв ее к самому лицу, и пошевелил пальцами, а потом поглядел на врача, споласкивающего руки с нескрываемым восторгом - А заплатить....
- Ступай-ступай. Госпоже Лаис скажешь спасибо - вот твоя плата - Леонт легонько подтолкнул его в плечо, поскольку ошарашенный островитянин явно не собирался торопиться, и вышел следом с ним.
Снаружи по-прежнему было жарко, девушка-служанка и Салюстий сидели под смоковницей, Лаис - на скамеечке у дома, а желтолицый... где это он.
Врач заозирался и ахнул, увидев как тот, перебирает пальцами черные ягоды и грязно белые цветы, сушившиеся в тенечке, поодаль от остальных цветов. Видимо не решаясь сидеть рядом с хорошо одетой госпожой - бедолага решил пройтись и осмотреться
- Стой! -
Желтолицый замер, поворачиваясь к хозяину дома, и уже открыл было рот, чтобы придумать оправдание вроде "Я вовсе не хотел..." да только Леонт и не думал его слушать. В несколько шагов он пересек расстояние до него, развернул его к себе, держа за плечо, и безо всяких церемоний раскрыл ему пальцами веки, вглядываясь в зрачки, потянул на себя челюсть, открывая рот и рассматривая язык, и вцепился пальцами в запястье, нащупывая пульс. Эти молчаливые, движения происходившие с молниеносной быстротой напугали желтолицего хуже чем любая отповедь, и когда врач наконец выпустил его руку и хмуро кивнул на дверь домика - спросил дрожащим голосом.
- А что.....
- Ничего - оборвал его врач - Если ты все что видишь всегда намереваешься потрогать руками - то немудрено что ты такого цвета. Хорошо отделался. Входи в дом, только вначале руки вымой. Не ровен час - забудешься - лизнешь или к хлебу прикоснешься....
Желтолицый покорно исполнил требуемое и поплелся в дом