Девушка едва ли различала вкус изысканных яств, которыми потчевали ее в доме Петрония, оставляла ее непривычно равнодушной и чарущая мелодия, льющаяся из-под пальцев искусных музыкантш. Мысли Филомены были целиком сосредоточены на поиске выхода из того тупика, куда завело ее свидетельство старого негодяя, но пока что ничего дельного ей в голову не приходило, и девушка всерьез опасалась, что Петроний тоже не может обнаружить хоть какую-то лазейку, через которую ей удастся ускользнуть из лап обвинителей. Нечего было и думать, чтобы протащить в игольное ушко наследство Фавония, вместо того оставалось только молиться, чтобы остаться при своем, нажитом тяжкими трудами на ниве Аполлона и Венеры. 

Ей понадобилась пара мгновений, чтобы справиться с удивлением – благо, в то самое время, как Арбитр предложил ей обнажиться, Филомена как раз прожевывала кусочек лепешки. Переход от милости цезаря к раздеванию не то чтобы был для нее совершенно неожиданным, но что-то в словах адвоката прозвучало странно.

- Моя жизнь и доброе имя в твоих руках, благородный Петроний, - кротко отозвалась она, поднимаясь и занимая указанное место.

Снимать одежду можно по-разному. Например, через силу, нехотя, но при этом не смея медлить, если тебя, рабыню, желает осмотреть покупатель, римский гость Сатурнин. Или часом позже, стыдливо и покорно, когда он уже сделался господином над девичьим телом и желает вкусить его сладости. А еще можно соблазнительно раздеваться перед любовником, но мужчины, которых Филомена дарила своей милостью, обычно бывали уже настолько истомлены и нетерпеливы, что не дожидались, пока она сделает это сама.

Ни один из этих способов к сегодняшнему случаю не подходил. Петроний не продавал, не покупал, не жаждал, но ясным взором следил за тем, как слой за слоем ткань падает к ногам Филомены. Вот оно: он рассматривал ее, словно статую, если бы с мрамора плоти возможно было совлечь мрамор одежд, чтобы полнее насладиться совершенством линий. О, недаром он был прозван Арбитром Прекрасного! Но какое отношение это могло иметь к судебному процессу?

Наконец, она встала перед мужчиной без единой нитки на теле, даже не пытаясь прикрыть свою наготу, в свободной, расслабленной позе, какую подсмотрела у каменной нимфы в нише за спиной у хозяина дома, и терпеливо стала ждать объяснений.

Из уст любого другого мужчины столь подробное описание одежд, в которые надлежало облачиться Филомене, могло бы прозвучать, по меньшей мере странно, если не вовсе не извращенно. Тем не менее, певица со всем вниманием отнеслась к словам Петрония, пусть даже все еще не вполне понимала, куда он клонит. Ей было прекрасно известно, как важно произвести благоприятное впечатление на людей, чьей благосклонности добиваешься, и девушка смела полагать, будто пока что с успехом использовала это знание. Но ей ли было тягаться в тонкости вкуса с Арбитром? Он складывал ее необходимый образ из разрозненных кусочков, подобно мастеру-мозаичнику, работающему с россыпью смальты, или великому кулинару, способному из пресного, кислого и сладкого сотворить тающее во рту лакомство. Если он полагал, что Филомене следует раздеться, чтобы достигнуть своей цели, явившись чужим глазам во всем блеске, ей оставалось только молча последовать его совету, не унижая себя в его глазах назойливыми расспросами или глупыми протестами.

Ночь она провела в доме Петрония, и почивалось Филомене так сладко, как еще ни разу с самого дня смерти Фавония, пробудилась она посвежевшей и превосходно отдохнувшей. Посланный в ее жилище слуга доставил все необходимое, и несмотря на кажущуюся простоту своего облачения, девушка битый час провозилась, добиваясь, чтобы складки ниспадали под правильным углом. Если бы рабыня, помогающая с нарядом, не принадлежала хозяину дома, не избежать бы ей было тычков шпильками и пощечин за нерасторопность. Наконец, общими усилиями удалось добиться нужного вида, Филомена приняла самое благостное выражение лица и уселась в лектику, готовая снова предстать перед высоким судом.