Навигация

Гостевая

Правила

Сюжет

F.A.Q.

Акции





Администрация

Руфус

Jus soli

Приветствуем гостей
литературно-исторической игры «Рим. Принцип талиона»

Игра посвящена временам правления императора Нерона.
816 год от сотворения Рима (63 г. н.э.),
власть императора никем и ничем не ограничена,
а сам император погряз в распутстве,
и кажется, что этому не будет конца.








.........................................................................................................................................

Рим. Принцип талиона.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Рим. Принцип талиона. » Настоящее » Timeo Danaos et dona ferentes


Timeo Danaos et dona ferentes

Сообщений 1 страница 28 из 28

1

http://i.ytimg.com/vi/AJBsOkfRtbU/0.jpg
УЧАСТНИКИ
Диомед, Аврелия Косса
ВРЕМЯ И МЕСТО ДЕЙСТВИЯ
июньские календы, Рим
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ СЮЖЕТА
Неожиданно подоспевшая помощь – это дар богов или предвестник будущих несчастий? 

+1

2

Златовласый Аполлон умчался на своей колеснице, уступив небесный простор, лесные чащи и перекрестки дорог своей сестре, луноликой Диане, а на улицы Великого города ступила зловещая Геката в сопровождении стай одичавших псов и летучих мышей. Густая тень от ее черной столы легла на Рим и окутала его непроницаемым траурным покровом. С наступлением ночи казалось, что тесная подземная гробница Кампус Сцелератус, в которой заживо погребали провинившихся жриц Весты, разрасталась до невиданных размеров, настолько темно было на улицах и площадях города. Однако темнота не сопровождалась тишиной: слышалось громыхание  повозок, на которых подвозили товар к лавкам,  раздраженные голоса погонщиков мулов, разудалые пьяные песни, несшиеся из открытых дверей трактиров, а иногда – и истошные призывы о помощи, на которые, впрочем, редко кто откликался, не желая стать невольной жертвой чужих страстей. Аккомпанементом к этой безумолчной какофонии, мешавшей спать честным римским гражданам, выступал вой собак и приглушенные крики сов.

В атрии весталок было тихо: двое из насельниц отсутствовали, поскольку несли службу в храме, а из оставшихся четверых трое крепко спали, устав от дневных трудов. Не спала только юная послушница Аврелия Косса. Она ворочалась на примитивном ложе, состоявшем из деревянного каркаса с натянутыми крест-накрест кожаными ремнями и то и дело вздыхала, вспоминая уютную и мягкую кровать, в которой она спала, будучи малышкой. Вместо того, чтобы призвать к себе Морфея, красивого стройного юношу с крылышками на висках, и погрузиться в его объятия, юная весталка уныло подсчитывала дни, оставшиеся до  очередного из разрешенных ей посещений семьи. Результат ее огорчил настолько, что она чуть было не заплакала. Тоска по матери и сестре вонзалась в  ее сердечко глубже, чем острый жертвенный нож в шею быка. В иное время она попыталась бы развеять или хотя бы немного утишить ее, разбудив  Руберию Камиллу, свою единственную близкую подругу, и поболтав с нею немного. Но увы, в эту ночь Руберия оберегала священный храмовый огонь и должна была вернуться в атрий вместе с розовоперстой Авророй. 

Повздыхав еще немного, Аврелия решилась: бесшумно поднялась с подобия кровати, закуталась в темную столу и призрачной тенью выскользнула из спальни. Пронесшись подобно крылатой Нике между двумя рядами скульптурных изображений своих предшественниц и стоически выдержав их неодобрительные взгляды, нарушительница дисциплины покинула атрий, препоручив себя покровительству богини ночи, которая, как утверждал автор Энеиды,  была защитницей юных и беззащитных дев.

Отредактировано Аврелия Косса (2015-06-25 03:46:49)

+2

3

- Удачный день, хвала Меркурию! - Публий Элий Пет, ланиста Лудус Магнум, ссыпал в ларец монеты, лежавшие ровными кучками по десять на столе. Он торопился, сгребая деньги ребром ладони. Время было позднее, оставлять такое богатство в школе - неразумно, нести через весь город - опасно, но Пет готов был рискнуть. - Завтра же принесу в жертву ягненка. Такого заработка не было еще за последние три месяца.
Подумав, он отсчитал пять золотых и придвинул в сторону Диомеда, который стоял рядом, равнодушно наблюдая, как ланиста собирается домой, как в последний путь. Диомед вместе с тремя крепкими рабами должен был сопроводить хозяина в целости и сохранности до его дома, потом проследить, чтобы рабы вернулись в школу, а уже потом он был свободен до завтрашнего рассвета.
Меркурий и вправду был сегодня несказанно милостив к Пету. Для праздника на виллу патриция Гнея Марция на две ночи были куплены десять гладиаторов. Заказчик расплатился золотом и даже не торговался, чем несказанно обрадовал Пета. Тот не уставал на все лады повторять, что торгуются только плебеи, а семьи царей крови выше всего низменного.
Десять человек отбыли к Марцию, и теперь оставалось только гадать, сколько их вернется живыми. Впрочем, за каждого убитого или покалеченного обещали заплатить впятеро дороже рыночной стоимости взрослого сильного раба, поэтому Пет не особенно расстраивался.
- Твоя доля, - сказал ланиста, указывая на золотые.
Диомед взял монеты и ссыпал в кошель. На душе у него было погано, как в большой сточной канаве Рима. Но деньги - это деньги.
Сначала Пет думал ехать в паланкине, но не решился. Брать паланкин - привлекать к себе излишнее внимание, да и до дому добираться дольше. Прижимая к груди заветный ларец, он торопливо вышагивал между рослыми рабами, вооруженными короткими кинжалами. Впереди шел раб с масляным фонарем на палке - освещая дорогу, замыкал процессию Диомед, на всех были широкополые шляпы. Не красоты или маскировки ради, а во избежание попадания на голову всяческих неприятностей вроде помоев или содержимого ночной вазы, которые цивилизованные римляне без всякого стеснения выливали по ночам из окон.
Путешествие обошлось спокойно, и вскоре сопровождающие шагали обратно, к Лулдс Магнум. Передав рабов ночному дежурному, Диомед был, наконец, предоставлен сам себе. Водяные часы звоном оповестили, что полночь прошла. На самом деле, полночь прошла давно, просто часы показывали неверное время. Римляне привыкли к этому и давно перестали испытывать неудобства по поводу постоянного вранья насчет времени.
Зайдя в таверну, Диомед купил сосновых орехов, вываренных в меду - для матери. Орехи были пересыпаны в ивовую плетенку, которую Диомед прижимал к груди, совсем как Пет ларец с золотом.

Отредактировано Диомед (2015-06-25 20:45:11)

+2

4

Сердце Аврелии трепетало, как язычок огня в неугасимом светильнике Весты. О боги! Для чего вы лишаете разума тех, кто не способен себя защитить?! Юная весталка уже неисчислимое количество раз пожалела, что покинула надежный атрий и пустилась в путь, изобилующий таким же количеством опасностей, как странствие аргонавтов. И ладно бы в конце пути ее поджидало Золотое Руно! Что она, собственно, получит, добравшись до отчего дома? Постучит кольцом, свисающим из бронзовой волчьей пасти, в тяжелую дубовую дверь и будет ждать пока заспанный привратник зашуршит веревочными сандалиями по мозаичному полу, бормоча про себя проклятия в адрес неурочного гостя?

Дверь таверны, мимо которой проходила весталка, отворилась, приведя в движение связку из  миниатюрных бронзовых фаллосов, подвешенную над входом. Раздался мелодичный звон, который издавали закрепленные внутри колокольчики. Аврелия метнулась к торцу стены, тщетно пытаясь слиться с шероховатой штукатуркой грязновато-бежевого оттенка.

- Аве, Бахус! – низкий мужской голос заглушил бодрую мелодию, которую исполняли крошечные символы мужского достоинства, приносящие, по мнению римлян, удачу каждому, кто к ним прикоснется. – Всего четыре асса за то, чтобы утопить все горести в амброзии, равной которой нет и не будет от начала Этрусской улицы до Велабра!

По-видимому, завсегдатай трактира потратил на жертву богу виноградной лозы больше, чем четыре асса, поскольку вместо того, чтобы отправиться к ларам или казармам,  неверными шагами завернул за угол, где пряталась весталка.

- Оросим бесплодные земли золотым дождем, -  бормотал любитель дешевой браги, безуспешно пытаясь справиться с изношенным солдатским сегумом. – Оросим и ...

Несмотря на кромешную темноту и расфокусированный взгляд, солдат все же заметил тень на стене и протянул к ней руку, пытаясь понять, что перед ним: бесплотный фантом или же существо из плоти и крови. Аврелия попыталась вывернуться, но ей это не удалось, а грубые пальцы уже жадно ощупывали случайный трофей, задирая длинную столу.

Юная послушница (вернее, ослушница)  Весты, принятая за жрицу Венеры, уперлась обеими руками в грудь легионера, мысленно призывая на помощь всех богов Пантеона от мала до велика. Но силы ее девичьих рук не хватило, чтобы преодолеть натиск служителя Марса. Застоявшийся запах чеснока, смешанный с винным перегаром, был отвратительнее всего прочего и
Аврелия заголосила, отбросив прочь опасения, связанные с неминуемым наказанием за то, что самовольно покинула атрий в ночное время:

- Спаси-и-ите!

Отредактировано Аврелия Косса (2015-06-21 23:54:48)

+2

5

Криками о помощи в ночном Риме никого не удивишь. Мало разумного бросаться на выручку - одни боги знают, кто тебе там повстречается. Вполне возможно, что столкнешься с переодетым патрицием (а то и самим императором - и это не новость в Великом Городе), вооруженным до зубов, в компании преторианцев с мечами наголо.
Но Диомед все же остановился. Крик доносился из-за угла таверны, где он только что покупал орехи. И голос был молодой, женский. Панический ужас без притворства - вот что слышалось в этом голосе.
Вздохнув, Диомед развернулся и направился посмотреть, что происходит.
Типичная сцена у стен таверны. Заметив светлые локоны, он сначала решил, что жрица любви не сошлась с клиентов в цене, но потом увидел темные одежды и совсем юное испуганное личико. Нет, похоже, это не проститутка. Хотя и белокурая.
Сунув плетенку под мышку, он взял не в меру разгулявшегося мужчину за плечо:
- Ты ошибся, господин. Тебе нужна совсем другая женщина.
И чуть не получил кулаком в глаз. Успев увернуться от удара, Диомед не стал больше тратить слова. Насильников он с некоторых пор терпеть не мог, и относился к ним без почтения, невзирая на статус. Пьяному достало хорошего пинка, чтобы он улетел в сточную канаву, выкопанную за таверной. Оттуда вместе со зловонием хлынули и ругательства вперемешку с угрозами.
Схватив женщину за руку повыше локтя, Диомед потащил ее подальше от таверны:
- Поспешим. Сейчас он вылезет из грязи и полезет драться, еще и дружков позовет.

+2

6

Весталка, которой было строжайше запрещено как самой прикасаться к мужчинам, так и позволять им прикасаться к себе, вздрогнула и чуть было не отняла руку, но громкие проклятия, донесшиеся из сточной канавы, куда ее спаситель отправил не в меру любвеобильного солдата,  заставили ее передумать. Впрочем, она не знала, что должна думать и как правильно себя вести в тех обстоятельствах, которые подсунула ей прихотливая Фортуна. Вдруг она попала из огня да в полымя? Кто этот человек и как он поведет себя в дальнейшем? Куда он ее ведет? Тем не менее, она послушно последовала за ним, не преминув поблагодарить за оказанную помощь:

- Спасибо, благородный господин! Если бы не вы...

Смутившись, Аврелия замолчала и прибавила шагу, приноравливаясь к по-мужски уверенной и быстрой походке незнакомца. Рука, крепко державшая ее собственную чуть повыше локтя, была сильной и мускулистой, лица она не могла разглядеть в темноте, но судя по тому, что ее спасителя не сопровождали рабы, он не был ни патрицием, ни богатым горожанином. Она могла ошибаться: ведь даже великий понтифик, по слухам, имел привычку переодеваться простолюдином и в одиночестве бродить по самым злачным местам Великого города. Но чуткое ухо весталки уловило в речи незнакомца легкий греческий акцент, хотя он и произнес всего несколько слов. Скорее всего – вольноотпущенник, заключила она, и смутилась еще больше, твердо решив лишь в самом крайнем случае выдать ему правду о том, кем являлась сама. Кожаный ремешок на ее левой сандалии развязался от быстрой ходьбы и Аврелия начала опасаться, что запнется и упадет. Чуть замедлив шаг, она робко попросила:

-Господин, позвольте мне затянуть сандалию потуже, иначе я скоро ее потеряю...

+2

7

Пришлось остановиться. Выпустив руку женщины, Диомед прислушался, ожидая топота погони. Но было тихо, и это не могло не радовать. Мало счастья столкнуться на темной улице с парой-тройкой тренированных легионеров, пусть даже и пьяных. То есть, сам-то он и от десятка бы убежал, но не побегаешь, когда на тебе висит груз в виде белокурой особы, у которой то и дело развязываются сандалии. И конечно же - в самом неподходящем месте. Возвращение домой затягивалось, но и бросить глупышку в опасной близости от таверны Диомед не мог. Не мог и все.
- Сейчас мы свернем на Яремную улицу, - сказал он своей невольной спутнице, - там, возле алтаря Юноны Брачной, поспокойнее. Если идти по Старой дороге, вряд ли кого встретишь. И прими совет: не следует молодой женщине разгуливать по Риму ночью и без охраны. Пойдем.
Поудобнее перехватив корзинку с орехами, он свернул в переулок, соединяющий Этрусскую улицу и Яремную, посчитав, что дал достаточно времени подвязать не только сандалию, но и строфиум (грудную повязку, которую носили женщины).

+2

8

Гай Рабулей ворвался в таверну "Фуфлунс и Везуна", весь перемазанный нечистотами и злой, как толпа демонов, которыми повелевал этот самый Фуфлунс.* Его друзья - легионеры I Вспомогательного легиона, дислоцировавшегося в Риме, встретили Рабулея дружным смехом, посчитав, что он оступился впотьмах.
- Не так уж я и пьян! - взъярился Рабулей, смахивая с лица ошметки грязи. - А пока вы тут пили и орали непотребные песни, меня, вашего боевого товарища, подло избили и...
- И бросили в дерьмо! - добавил кто-то, вызвав еще более громкий хохот.
- ... и отобрали девку, которую я уговорил задрать подол! Их было трое - все здоровенные варвары, а я слишком много выпил, чтобы научить их вежливости! - гаркнул Рабулей. - И вы, вместо того, чтобы помочь, потешаетесь над тем, что о нас - легионеров императорского отряда вытирают ноги все, кому не лень!
Речь возымела действие, и некоторые вскочили на ноги. Неизвестно, правда, что взволновало их больше - упоминание о позоре или о женщине. Мечей у них не было, потому как они не несли сейчас службы, но были ножи, а некоторые подхватили палки, которыми рабы хозяйки таверны выгоняли особо буйных посетителей.
- Веди нас! - и Рабулей первым бросился к двери, готовый показать путь, по которому скрылись его оскорбители. Не было сомнений, что разгоряченная вином толпа набросится на любого, на которого будет указано.
- Девка - моя! - заорал Рабулей, перекрикивая легионеров. В погоню их отправилось человек восемь.- Она белокурая, без парика!
- Точно белокурая? - уточнили у него со смехом. - Ты везде проверил?
Ведомые товарищем, легионеры дружно двинулись по следам обидчиков.
________________________________________
* Фуфлунс - этрусский аналог Вакха (Диониса), Везуна - его супруга.

+2

9

Если бы Аврелия знала, что незнакомец заподозрил ее в ношении строфиума, она бы смутилась еще больше. Эту часть женского одеяния, популярную среди зрелых римских матрон,  она не носила, поскольку нужды в том не было. Справившись с кожаным ремешком, она встала и заторопилась за своим спутником.

- Вы правы, господин: негоже девушке бродить по ночам одной. Но к тому меня вынудили обстоятельства. Могу ли я узнать ваше имя, чтобы было за кого приносить молитвы богам?

Весталка могла бы добавить, что в ее власти приносить богам не только молитвы, но и жертвы для того, чтобы обеспечить их благосклонность и покровительство тому, за кого эти жертвы приносятся. Но поскольку она решила не выдавать своей принадлежности к избранной жреческой касте, то ограничилась лишь "мольбами". Ожидая ответа незнакомца, Аврелия с любопытством поглядывала на маленькую ивовую корзинку в его руке, предназначенную для переноски еды. Глаза ее уже привыкли к темноте и пока спутник делал ей строгое, но справедливое внушение, она сумела разглядеть если не черты его лица, то поджарую и жилистую фигуру без капли жира, выдававшую в нем либо человека, привычного к тяжелому физическому труду, либо опытного и умелого атлета. Подобные достоинства никак не вязались в ее представлении с привычкой к чревоугодию и потому она, как любая девушка на ее месте, стала строить напрасные, но увлекательные догадки, кому предназначен вкусный подарок: в том, что внутри корзинки какое-то лакомство, она почти не сомневалась. Возлюбленной? Жене? Сестре? Маленькой дочке или же престарелой и нежно любимой матери? Ах! Вот ей самой ни один мужчина никогда  не принесет сластей на ночь глядя...Юная любительница сладких фиников и отваренных в меду смокв пригорюнилась, испытывая невольную зависть к неизвестной счастливице.

+2

10

Успев отойти от нее шага на три, Диомед хотел уже ответить, что никакой он не господин и имя его женщине без надобности, как вдруг... Хотя, почему - вдруг? Все вполне ожидаемо - со стороны таверны послышался топот, который ни с чем иным нельзя было спутать - так стучали подбитые стальными гвоздями сандалии римских легионеров. Ночь была прохладной, и ветер, дующий от реки, был свеж, но Диомеду в одно мгновение стало жарко. И похоже, что насмешница Фортуна решила устроить так, чтобы дальше стало еще жарче.
- Возноси молитвы за себя, - сказал он, опять хватая женщину за плечо, - и шевелись, шевелись!..  если не хочешь, чтобы сегодня ночью тебя долго любили сильные мужчины.
Орехи прыгали в корзинке, как живые, но сейчас было не до гостинцев и не до сладостей. Лихорадочно соображая насчет путей спасения от погони, Диомед бежал по улице, волоча за собой ту, которую послала Геката - не иначе. Но среди домов, стоявших стеной к стене невозможно было спрятаться. Лавки закрыты, а ночная стража или фонарщики бдили этой ночью где-то в другом месте. Если им негде укрыться здесь, то на пустынной старой дороге они и подавно будут, как на ладони. Старая дорога огибала Капитолий - с одной стороны отвесный холм, с другой - акведук, где Тибр несет свои воды.
И тут мелькнула спасительная мысль - недаром ведь Этрусскую улицу называют улицей продажных людей. В самом конце ее стоял трехэтажный лупанарий, один из лучших и богатых в городе. Туда-то и направил стопы Диомед. Ведь в отличие от торговцев, лупы работали всю ночь напролет, и двери их заведения были открыты для каждого.
- Закрой голову, - велел он женщине, когда они после нескольких стадий бешеного бега оказались возле храма любви. И не дожидаясь, сам натянул ей на голову край столы, после чего вошел в распахнутые двери. Внутри пахло дорогими благовониями и кислым вином. Возле входа сидела главная лупа - женщина, красивая лишь в свете лампионов. У Диомеда не было спинтрий, но зато было золото. Бросив лупе один аурес, он коротко сказал:
- Свободная комната.
Хозяйка заведения окинула понимающим взглядом запыхавшегося мужчину, стройную фигурку женщины, прячущую лицо, и без слов протянула посетителю спинтрию - серебряную бордельную марку, на реверсусе которой была отчеканена цифра VIII. Значит, восьмая комната была свободна.

Отредактировано Диомед (2015-06-23 21:53:58)

+3

11

Коричневая тога, подхваченная под грудью красным шарфом, и волосы того оттенка, которым отличаются спелые сицилийские апельсины*, неопровержимо указывали на род занятий «привратницы», а непристойные надписи на стенах настолько недвусмысленно поясняли, в какое общественное заведение ее привел незнакомец, что  Аврелия от ужаса чуть не бросилась обратно к выходу. Однако отступать было некуда: с улицы доносилось злобное тявканье гончих псов и лязг железных когтей.  Дрожа, как сухой осенний листок, весталка покорно засеменила к ведущей на второй этаж лестнице, следуя за своим угрюмым поводырем. По пути она успела насчитать пять дверей. Все они были закрыты, и на каждой висела табличка с женским именем, ценой и надписью «Занято». Зато на втором этаже ее испуганному, но тем не менее любопытному взгляду открылась совсем другая картина: пол был чисто выметен, а стены украшали не грубые, нацарапанные углем картинки, а фрески с изображением утонченных любовных сцен. Приоткрыв рот от удивления, весталка проследовала до убежища за номером VIII, успев отдать должное Юпитеру и Леде, Аполлону и Дафне, а также Венере, снисходительно созерцавшей достоинства своего мужа-калеки, Вулкана.

Спутник ее за весь путь до оплаченной им комнаты не произнес ни слова, а она сама была слишком напугана, и к тому же не знала, о чем можно и о чем нельзя с ним заговаривать. Поэтому, когда они вошли внутрь, она молча присела на краешек набитого левконской шерстью тюфяка, постланного на большом каменном ложе, изголовье которого было украшено головой сатира, а подлокотник – бюстом вакханки с двумя змеями в руках. В одной стене  было прорублено узкое окно, занавешенное пестрой тканью, которая колыхалась от дуновения ночного ветерка. В углу стоял сундук, на нем – масляная лампа, большой кувшин с водой и морская губка. Стены также были расписаны фресками, но уже гораздо более откровенного содержания, чем в коридоре.

- Мы здесь надолго, господин? – не поднимая глаз и по-прежнему кутаясь в покрывало, наконец спросила она, решив, что пора прервать затянувшееся молчание.

______________
*Римских проституток обязали носить тогу, чтобы они отличались от женщин порядочных. Волосы они часто красили в синий или ярко-оранжевый цвет, либо надевали парики такой расцветки.

Отредактировано Аврелия Косса (2015-06-25 03:47:25)

+1

12

В ответ на вопрос, Диомед лишь пожал плечами. Он сам не знал, сколько легионеры будут рыскать по улицам. Может, бросят преследование сразу, едва удостоверятся, что потеряли след. А может до рассвета станут искать обидчика их товарища. И сбежавшую красотку, заодно.
Покосившись на женщину, которая сидела на краешке ложа с покорной обреченностью, он подумал, что она вела себя на удивление отважно и правильно. Если не считать свалившейся сандалии. Не делала глупости, пытаясь вырваться, и не возмущалась, оказавшись в борделе. Хотя было видно, что она здесь впервые. В этом заведении Диомед тоже прежде не был, волчиц для гладиаторов нанимали в лупанариях попроще и подешевле.
Он задвинул засов на двери и с сожалением поставил на сундук рядом с лампой плетенку с орехами. Скорее всего, мать не получит сегодня угощения. И то славно, что им удалось удрать от толпы пьяных. Совсем не хотелось плавать в Тибре с перерезанным горлом.
Подойдя к окну, Диомед приподнял занавеску, осторожно выглядывая. Отсюда открывалась вся улица, и он без помех разглядел воинственно топающих легионеров.
- Ого! - он не удержался от восклицания. - Их восемь человек. И твой поклонник впереди всех... Остановились... О чем-то говорят. Наверное, решают, куда мы могли скрыться. А теперь они разделились... Двое стучат в лавку благовоний, трое побежали к Старой Дороге... а еще трое... Идут сюда, клянусь плетью Немезиды!..
Не настолько пьяны оказались легионеры, если так быстро сообразили, где можно спрятаться. Оставалось лишь надеяться, что их убежище не будет обнаружено. Едва ли главная лупа потерпит обыски в своем уважаемом заведении.
Опустив занавеску, Диомед прислонился спиной к стене, сложив руки на груди и усиленно прислушиваясь. Но стены в лупанарии были достаточно толстыми, чтобы скрадывать голоса. Были слышны только приглушенные женские стенания в соседней комнате.

+2

13

Пока ее спаситель смотрел в окно, Аврелия смотрела на него, пользуясь открывшейся возможностью наконец-то как следует рассмотреть того, с кем ее этой ночью свела судьба. В слабом свете масляной лампы профиль незнакомца казался  излишне суровым и резким, но это придавало ему особую привлекательность в глазах пугливой весталки. Услышав, что трое легионеров направляются к их убежищу, Аврелия встревоженно приподнялась с каменного ложа, но тут же села обратно и принялась бездумно разглаживать немногочисленные складки на покрывале, которым был накрыт тюфяк. Она вспомнила, что под складками ее столы прячется остро наточенная сецеспита – непременный атрибут всех жриц Весты, о котором она попросту позабыла, потеряв последние крохи самообладания при столкновении с пьяницей за углом таверны. С отвагой жертвенного ягненка, внезапно взбунтовавшегося перед лицом смерти, она решила, что если в комнату ворвется троица разъяренных пьянчуг, она дорого уступит им свое главное достояние. Еще раз исподтишка глянув на спутника, Аврелия поразилась его спокойствию: прислонившись к стене и скрестив руки на груди, он выглядел таким же бесстрастным и непоколебимым, как мраморная колонна войны, установленная  перед храмом Беллоны. Ни скорое появление превосходящих сил врага, ни страстные женские стоны за стеной кубикула, казалось, его не волновали даже в самой малейшей степени.

+2

14

Пометавшись бестолково по Этрусской улице, легионеры остановились возле лавки с деревянной вывеской, на которой изображена была грубо намалеванная роза.
- Либо они где-то укрылись, либо побежали по Старой Дороге, - сказал Тит Валерий, насмешливо поглядывая на Рабулея. - Или вообще не было трех здоровенных варваров...
- Что же, по-твоему я солгал?! - вскипел Рабулей.
- Разделимся! - предложил их третий товарищ. - Мы проверим лавки, вы трое идите к Старой Дороге, а ты, Рабулей, Ты, Валерий и ты, Танузий, оставайтесь здесь.
Сказано - сделано. Рабулей все никак не мог успокоиться и только гневно фыркал, когда на стук в двери легионеров поливали отборными ругательствами, призывая все беды на головы тех, кто нарушает ночной покой.
- Они быстро бегают, варвары, - заметил Валерий, подталкивая незаметно локтем Танузия. - Или научились летать...
Новая ссора уже готова была вспыхнуть, когда из дома в конце улицы вышли три молодые женщины, разодетые пышно и ярко. Их вызывающие позы и ярко накрашенные лица (что было видно даже в свете фонарей) явно указывали на профессию красоток. Заметим легионеров, они принялись смеяться и подшучивать над мужчинами, спрашивая, почему они мнутся в сторонке - неужели не хватает денег?
- А не зайти ли нам в лупанарий? - медленно сказал Рабулей.
- И то верно, - согласился Танузий, - чем стоять тут, подобно Геркулесовым столбам, разыскивая какую-то блондинку из сновидения, не лучше ли обратить взоры на женщин из плоти и крови?
- Она увела его туда, - сказал Рабулей, тыча пальцем в лупанарий. - Поспешим, друзья, этот варвар и та хитрая волчица, наверняка, спрятались в одной из тамошних комнат!
- Постой, не ты ли говорил о трех варварах... - начал со смехом Валерий, но встретив свирепый взгляд собрата по оружию, только покачал головой.
Оттолкнув зазывал от входа, легионеры оказались в вестибулиуме, где путь им преградила старшая лупа.
- Сперва заплатите, мои хорошие господа, - сказала она, раскинув руки и бесстрашно глядя на трех разгоряченных вином и погоней мужчин. Даже оружие у них в руках не смутило ее. она и не такое видела в своей жизни.
- Ах ты, старая ведьма! - рявкнул Рабулей, делая попытки обойти ее, но тут из внутренних помещений вынырнули четыре огромных раба, которых держали специально для охраны продажных девиц и денежных средств.
- Это они? Твои обидчики? - спросил Валерий, уже не сдерживая хохота. - Тогда я пошел в "Фуфлунуса", допивать вино.
- Мы ищем женщину, - мрачно сказал Рабулей, но прыти сразу поубавил. - У нее белокурые волосы, и ее сопровождает мужчина. У него корзинка в руках.
Что-то во взгляде лупы подсказало ему, что она знает, про кого он говорит. И хотя привратница молчала, весь ее вид говорил об ожидании. И легионер правильно его разгадал. Вынув золотую монету, он поднял ее на уровень лица. Лупа безмолствовала. Легионер достал вторую монету. Лупа вскинула брови. После появления третьей монеты, женщина деловито забрала деньги и спрятала в складках тоги.
- Пропустите их, - велела она рабам. - Восьмая комната. Он был с корзинкой, его спутницу я не разглядела.
Когда топот подкованных сандалий затих на втором этаже, одна из волчиц спросила у привратницы:
- Зачем ты выдала клиентов, Эрицина?
- Этих оборванцев? Они пришли и ушли, заплатив золотой, - с усмешкой ответила Лупа. - И больше мы их не увидим. А эти благородные римляне могут быть постоянными посетителями. И они заплатили три золотых.
Она распорядилась, чтобы рабы приглядывали за порядком на втором этаже - кроме посетителей восьмой комнаты легионеры не должны никого побеспокоить. Потом лупа Эрцина уселась на прежнее место и принялась пересчитывать выручку.

+2

15

Когда в коридоре раздался уже знакомый топот подкованных сандалий, Диомед понял, что надежды на старшую лупу не оправдались. В дверь заколотили сразу несколько кулаков, и мужские голоса потребовали немедленно открыть. Засов был достаточно крепкий, но долго ли он сможет сдерживать легионеров,настроенных решительно?
- Проваливайте к воронам! - крикнул Диомед. - Я заплатил и не выйду отсюда, хоть с тараном придите!
- Это ты, варвар? - раздалось из-за двери. - Отдай девку, и мы тебя не тронем!
- Мою девку сегодня зовут Луций Папирий! Проваливайте к воронам, если не хотите неприятностей!  - немедленно отозвался Диомед, называя имя одного из отпрысков патрицианской богатой семьи. Имя было ему известно, потому что Папирий постоянно заказывал гладиаторов в Лудус Магнум, и заказывал их вовсе не для сражений на мечах, а для сражений в постели. Над ним смеялся весь Рим, но деньги и положение делали свое дело, и дальше сатирических надписей на стенах не заходило. Папирий даже посещал Сенат и жил, почти не скрывая наклонностей.
Имя сенатора заставило стук и крики снаружи поутихнуть.
Диомед выглянул в окно и увидел троих легионеров, возвращавшихся ни с чем со Старой Дороги. Они заметили товарищей, которые бродили возле закрытых лавок и пошли к ним, в начало улицы, в сторону таверны.
- Подвяжи сандалии покрепче, - сказал Диомед женщине. - И будь готова бежать.

+2

16

Несмотря на то, что дверь затрещала и застонала под ударами кулаков, весталка все же не смогла удержаться от улыбки, услышав, за кого выдал ее незнакомец,  и не отдать должное его находчивости. Ни слова не говоря, «Луций Папирий» встал с постели и наклонился, чтобы проверить крепость кожаных ремешков на своих сандалиях. Убедившись, что последние крепко сидят на по-девичьи маленьких ступнях, новоиспеченный сенатор распрямился и взглянул на своего защитника, указывая на узкое оконце. Опасаясь выдать свой истинный пол тем, кто находился за дверью, весталка не смела произнести что-либо вслух и потому при помощи скупого жеста  безмолвно вопрошала, не этим ли путем им придется бежать. Одновременно она принялась мысленно возносить жаркие молитвы Карнее, богине дверных засовов и петель, испрашивая ее защиты и уповая на то, что деревянная преграда между ними и легионерами окажется крепче, чем казалась на вид, и продержится дольше.

Отредактировано Аврелия Косса (2015-06-26 08:46:21)

+1

17

Она не пищала и не ударилась в слезы - разумная девочка. Но когда указала на окно, как на путь возможного спасения, усмехнулся:
- Если хочешь сломать себе ноги или шею, могу подсадить, - сказал он, даже не потрудившись понизить голос, потому что легионеры снова начали колотить в двери, заглушая все звуки на двадцать локтей вокруг.
Сам-то он протиснулся бы в окошко и спрыгнул со второго этажа без ущерба, но вряд ли на это способна женщина. Особенно такая нежная и хрупкая. Покрывало соскользнуло с ее головы, и Диомед впервые смог ее разглядеть. Она оказалась очень юной, с кожей белой и гладкой - истинная дочь Венеры. Чуть раскосые глаза и вздернутый носик указывали на примесь древней этрусской крови. Да и волосы были цвета спелой пшеницы, такие редко встретишь. Красивая женщина. Слишком хороша для псов императора. Забавно, но ее лицо показалось знакомым, хотя Диомед не предполагал, где мог ее встретить. Не в театре же. Там женщины сидят на самых высоких рядах, надежно укрытые за спинами почтенных граждан и горожан. Но лирические размышления следовало прервать, если в планы входило дожить до рассвета.
Диомед не был столь наивен, чтобы не знать, каким будет его наказание, если он покалечит или - не приведи боги - убьет легионера. Сказать честно, солдаты даже не нарушили римских законов, покушаться на женщину, которая болталась ночью возле таверны и скрылась в лупанарии вместе с мужчиной - это не преступление.
А вот корзинку придется оставить. Диомед с сожалением посмотрел на подарок для матери, а потом толкнул плетеный бок. Корзина наклонилась, орехи забарабанили по полу, раскатившись по комнате. Если их не съест мать, так пусть никому не достанутся.
- Готова? - спросил он у женщины, и не дожидаясь ответа отодвинул засов.
Крепкий пинок по двери - и кто-то в коридоре взвыл, отлетая к противоположной стене. Уже привычно схватив женщину за плечо, Диомед выскочил к в коридор и слегка приласкал второго легионера - ударил в солнечное сплетение. Несильно, так, чтобы задохнулся и согнулся пополам, хватая ртом воздух. Третий же легионер сам не пожелал вступать в бой, отступил к стене подняв ладони перед собой и почему-то засмеялся, хотя ничего смешного не было.
- И вправду, трое злющих варваров и блондинка, - сказал легионер невпопад.
Диомед не стал разгадывать его слова - мало ли что болтает пьяная солдатня. Скатившись с лестницы и почти волоча за собой спутницу, он бросил гневный взгляд на лупу-привратницу. Та даже не смутилась, продолжая раскладывать монеты в  кучки, и закивала, прощаясь с посетителями.
Теперь Диомед рассчитывал не на Старую Дорогу, а на рынок. Там, хотя бы, есть где укрыться - среди палаток и прилавков, между алтарей Меркурию и гор мусора. Не слишком доброе место, особенно для ночной поры, но выбирать не приходилось.

+2

18

Бросив прощальный скорбный взгляд на рассыпавшееся по полу содержимое корзинки, Аврелия последовала настойчивому мановению руки своего временного опекуна, чувствуя себя священной белой телкой, увлекаемой в Немейскую рощу всесильным Юпитером. А то, как быстро он поверг в прах врагов, только доказало весталке, что ее жизненный путь пересекся с полубогом, равным которому мог быть разве что гладиатор по имени Спикул, за победами которого она наблюдала со своего места в амфитеатре. Оказавшись на темной улице, она поумерила шаг, поскольку сочла, что больше не может злоупотреблять временем и личной безопасностью благородного незнакомца. Она и так уже невольно ввергла его в пучину злосчастий, а ведь он даже не назвал ей своего имени и не поинтересовался, кого спасает, рискуя собственной жизнью!

-Господин! – Аврелия остановилась, пытаясь удержать спутника. – Я прошу прощения за невольно причиненное беспокойство. Оставь меня: я доберусь до своего дома одна. И я.. я не прощу себе, если нынешней ночью лары тебя не дождутся!

От нее не укрылось, что незнакомец намеренно рассыпал сладкое лакомство по истоптанному чужими сандалиями полу: видно, не хотел, чтобы дар любви, сыновней или иной, более телесной и страстной, достался незнакомым пьянчугам.

Отредактировано Аврелия Косса (2015-06-26 22:12:01)

+2

19

А вот проявление благородства и самопожертвования было сейчас очень некстати. Диомед с сожалением подумал, что ошибся насчет женской разумности.
- Что за вздор ты болтаешь, клянусь Атой! - зашипел он, заставляя женщину ускорить шаг. - Нашла время изображать из себя Ахиллеса!
Они благополучно обогнули лупанарий, оставшись незамеченными для тех легионеров, что проверяли лавки, и припустили в сторону рынка.
Пустые рыночные ряды выглядели, как морские чудовища, выброшенные на берег. Пустые глазницы полок и раскрытые рты входов создавали впечатление гнетущее и страшноватое. Фонарей здесь не было, потому что мало кому пришло бы в голову вести торговлю ночью. Зато по ночам здесь обитали нищие и бездомные, зачастую промышлявшие грабежом, если не чем похуже.
Дорогу Диомед знал весьма приблизительно - на рынке, тем более, здесь, в центре города, он бывал очень редко. Оставалось надеяться, что солдаты бывают на рынках не чаще его, и не смогут разобраться в хитросплетениях рядов.
- Лары моего дома - не твоя забота, - сказал он женщине, когда они прошли достаточно далеко на восток от Этрусской улицы. - Где ты живешь?

+2

20

Аврелия и не думала сопротивляться, пока безымянный спаситель волочил ее за собой, как пастух -  загулявшую козочку. Как многие римлянки, она с молоком матери впитала в себя убеждение в том, что женщине положено всю жизнь находиться под властью и защитой мужчины: сначала отца, затем супруга или опекуна. В отсутствие супруга ее опекуном являлся верховный понтифик, но весталка с трудом могла представить себе, что сей могущественный муж стал бы бегать с ней по темным городским улицам, пытаясь уберечь ее честь от шайки пьяных головорезов. И потому ей было стократ приятнее то, что ее взял под свою охрану мужчина, одновременно напоминавший ей и быстроногого  Ахиллеса, и безудержно храброго Гектора.  Сердечко юной весталки то испуганно трепетало, то начинало ныть от странно-сладкой  боли, когда она, спотыкаясь на каждом шагу и усердно стараясь не потерять при этом сандалии, все дальше и дальше углублялась в переплетения темных улочек, чувствуя на своем предплечье железные тиски из сомкнутых пальцев незнакомца. Аврелия давно потеряла представление, где они находятся и уж тем более не знала, в какую сторону направляются. Спросив, где находится ее дом, Гектор поставил бесхитростную весталку в затруднительное положение. Идти к матери и сестре уже не было смысла, зато  в атрий надо было вернуться до того момента, как румяная Эос подарит Великому городу свою первую утреннюю улыбку. В одиночестве искать обратный путь было небезопасно, в этом незнакомец был прав и к тому же ясно дал понять, что доведет свою благородную охранную миссию до конца, а спутницу – до того места, где ей полагалось находиться ночью. Аврелия почувствовала себя утлым корабликом, оказавшимся между Сциллой и Харибдой. Назвать улицу, рядом с которой находился атрий, значило признаться в том, что она -  весталка и тем самым возбудить в случайном знакомом подозрения насчет твердости ее обетов. Утаить истинное местоположение своего дома означало подвергнуться риску блуждать  последнюю часть пути в одиночестве. Краткое мгновение она раздумывала, как поступить, и наконец сказала, заливаясь краской стыда, которая, хвала Гекате, не могла быть заметна в чернильной темноте ночи:

- Живу я  на южной оконечности Священной улицы,  при доме непорочных весталок, одна из которых – моя добрая госпожа. А зовут меня Фортуната...

Аврелия сочла, что придуманная ею наспех полуправда даст незнакомцу возможность проводить ее до атрия и при этом остаться в полном неведении по поводу того, кем на самом деле является легкомысленная девица, ради которой он пожертвовал золотой монетой, корзинкой сладких орехов и несколькими часами ночного сна.  Имя же, которое она назвала, принадлежало ее собственной рабыне.

Отредактировано Аврелия Косса (2015-06-28 01:27:13)

+2

21

Отброшенный дверью, Рабулей на несколько мгновений перенесся с этой земли в царство Гадеса, а проморгавшись, напустился на валерия, который в открытую потешался над незадачливыми товарищами.
- Почему ты не задержал его?! - взревел Рабулей, гневно вращая глазами.
- Помилуй, как я один мог задержать трех свирепых варваров, которые столь жестоко вывели вас с Танузием из строя? - Валерий хохотал так, что ему пришлось прислониться спиной к стене. - Мне сразу следовало догадаться, что в твоей истории все надо преуменьшить втрое. Наверняка, и красотка - вовсе не белокурая, и вовсе не красотка. Обнаружить, что она косоглаза и косолапа было бы страшнее, чем вступить в неравную схватку с тремя дикарями!
Танузий, наконец-то обретший нормальное дыхание, веселости друга тоже не разделял. Уязвленное самолюбие распалило еще больше, и он, кивнув Рабулею, помчался в погоню. Тот не замедлил присоединиться, а Валерию только и оставалось, что последовать за ними.
заметив остальных легионеров, топтавшихся возле закрытых лавок, Рабулей и Танузий замахали руками.
- Он был рядом, и девка с ним, только Валерий их упустил, - объявил Рабулей, когда солдаты собрались вместе.
- Зачем связываться с тем, кто отшиб тебе мозги дверью, а Танузия так пиханул в брюхо, что он до сих пор сплевывает желчью? - резонно заметил Валерий. - Он или ветеран, или бывший гладиатор. В любом случае, я слишком пьян, чтобы драться с таким, отстаивая лупу. Да и не похоже было, что бабенка желала остаться с тобой. Бежала за ним так, словно он ей дороже всех на свете. Я возвращаюсь, а ты - как хочешь.
Вместе с Валерием ушли еще двое, остальные переминались с ноги на ногу, раздумывая, как поступить.
- Кто со мной? Кто не боится бывших рабов? - вопросил Рабулей.
- Скорее всего, они побежали в сторону рынка, - предположил один из легионеров. Воинственный пыл схлынул, но и останавливаться на полпути было как-то недостойно. Не особенно торопясь, солдаты углубились в лабиринт лавок и деревянных прилавков.

+2

22

Фортуната! Счастливая! При других обстоятельствах можно было бы и посмеяться, но сейчас было не очень весело. Зато теперь становилось понятным, почему девица вела себя так разумно и благородно. В служанки к весталкам попадали лишь избранные.
- Провожу тебя к Атриум Веста, - сказал Диомед, обращаясь теперь к девушке с большим уважением, чем раньше. Если при весталках, значит, сама непорочная. Зачем только отправила ее госпожа в ночное путешествие, подвергнув опасности жизнь и добродетель служанки? Но это было дело не его ума, поэтому и размышлять о такой недальновидности не следовало. - На твою удачу, это недалеко. Мы выйдем как раз к Базилике Юлия, если... ничто не помешает.
В этот раз он не осмелился взять ее за руку и предложил  идти дальше, мотнув головой. Пробираясь между закрытыми лавками, Диомед прислушивался - не раздастся ли знакомый топот? И чуть не выругался, когда по пустому рынку разнесся стук металлических набоек о мощеную дорогу. И что же неймется солдатне этой?!
Он круто повернул на север, не забывая оглядываться, чтобы девушка Фортуната не отстала. Из-за возобновившегося преследования, они вышли не там, где рассчитывал Диомед, а оказались снова на Этрусской улице, прямо возле святилища Волуптас, возле которого находилась статуя богини Ангероны. Улица была пустынной, и Диомед вышел, не скрываясь, жестом показывая Фортунате, что можно идти свободно. Но едва они поравнялись со святилищем, как со стороны святилища раздался шорох - там кто-то стоял, прислонившись к колонне.
Диомед мигом сгреб девушку в охапку и скрылся с ней за статуей богини, зажав Фортунате рот ладонью и прикладывая палец к губам в знак молчания, невольно скопировав жест богини, что послужила им укрытием.
От святилища отделилась тень и бесшумно направилась по направлению к Ангероне. Диомед закусил губу, готовясь к тому, что избежать драки не удастся, но тень не заглянула за статую, а остановилась подле нее. И тут же со стороны лавок раздались поспешные шаги и появилась тень вторая, закутанная в темную тогу.
- Что так долго? - недовольно спросил мужской голос.
- Наши дела не терпят спешки, о великий, - ответил другой голос - тоже мужской, но с чужеземным выговором и вкрадчивый.
Звякнули монеты, словно пересыпавшись из руки в руку.
- Они остановятся в таверне Трилусса, - сказал вкрадчивый голос. - То, что вас интересует будет у женщины в плаще из волчьей шкуры. Это произойдет в пятый день до июльских календ.
- Они точно там остановятся?
- Вынуждены будут там заночевать, - успокоил вкрадчивый голос. - Мои люди обо всем позаботятся.
Тени разошлись так же быстро, как и встретились.
Диомед ослабил хватку, запоздало сообразив, что сдавил девушку в объятиях, как будто хотел придушить.

+2

23

Самозванная Фортуната только испуганно расширила глаза и согласно закивала головой, обещая своему спасителю, что будет хранить молчание до тех пор, пока не схлынет опасность, и, что самое главное, он сам не даст ей позволения заговорить. Ощущение сильной и горячей мужской ладони на губах было настолько непривычным, что она в любом случае потеряла дар речи. Неожиданным было и крепкое объятие – разумеется, вынужденное, поскольку она прекрасно понимала, что грек не собирается использовать свою несомненную и немалую силу в неправедных целях, а только пытается предупредить какой-нибудь невольный звук или жест с ее стороны, который мог бы выдать их преследователям: предательский вскрик или шум упавшего в обморок тела, а также шорох длинной столы. Она задумалась, не так ли чувствовали себя невинные сабинские девы, похищенные римскими солдатами. Строки из Овидия, наиболее высоко ею почитаемого среди всех  римских поэтов, всплыли в памяти, как прекрасные сирены, поднявшиеся из глубин на поверхность моря:

Так под напором мужчин задрожали сабинские девы:
Схлынул румянец с лица, трепет объемлет тела.
Страх одинаков во всех, но у каждой по-своему виден:
Эта волосы рвет, эта упала без сил,
Эта в слезах, но молчит, эта мать призывает, но тщетно,
Эта нема, эта в крик, та цепенеет, та в бег.*

Нет, она не собиралась ни рвать на себе волосы, ни заливаться слезами, ни тем более падать к ногам навеки онемевшей Ангероны. Более того, с ее лица румянец не только не схлынул, а напротив, стал гуще и разгорелся пуще прежнего, поскольку дальше Овидий описывал такую сцену, от картины которой сердечко  весталки начинало трепетать и биться, как пойманная в силки птичка, а ноги слабели и подкашивались:

Вот их ведут чередой, добычу любовного ложа,
И от испуга в лице многие даже милей.
Если иная из них отбивалась от властного друга —
Он на руках ее нес, к жаркому сердцу прижав,
Он говорил: «Не порти очей проливными слезами!
Чем для отца твоя мать, будешь и ты для меня».

Поглощенная своими собственными переживаниями и ощущениями, первые из которых были для нее вполне привычными, а вторые – новыми и оттого волнующими донельзя, она не расслышала ни слова из подозрительного разговора двух теней, да и самих теней не заметила, поскольку опустила веки, чтобы ярче представить себе то, как ее мужественный соплеменник несет на руках к любовному (читай: супружескому!) ложу свою прекрасную трепещущую добычу. Очнулась она только тогда, когда хватка сильных мужских рук ослабела и почувствовала при этом такое разочарование, что в первое мгновение не смогла вымолвить ни слова и только обессиленно приникла белокурой головкой к твердой, как камень, груди совсем даже и не римлянина, а какого-то чужеземца, чьего имени она по-прежнему не знала, но власть которого над собой уже успела испытать в полной мере.

------------
*Овидий «Наука любви»

Отредактировано Аврелия Косса (2015-07-02 09:32:49)

+3

24

Знать чужие тайны в Риме опасно. И хотя из разговора двоих Диомед мало что разобрал, главное, что он понял - лучше тут же обо всем позабыть. И про таверну, пользующуюся дурной славой, и про женщину в волчьем плаще, у которой хранилось что-то важное. Он даже попытался убедить себя, что женщина везет что-то ценное и должна передать вещь из рук в руки кому-то, кто в этой вещи заинтересован. И все. Никаких убийств, отравлений и всего прочего, что любили применять римляне.
Кем бы ни была эта Фортуната, видать, она хорошо прогневила богов, раз они решили сделать эту ночь незабываемой.
Выждав, когда говорившие покинуть улицу, Диомед посчитал нужным предупредить девушку. Ведь всем известно, что женщины болтливы даже себе во вред. Она, кстати, совсем обессилила то ли от усталости, то ли от пережитого страха, и теперь почти повисла на нем. Осторожно поддержав ее, Диомед взял девушку за подбородок, заставляя поднять голову и сказал:
- Эй, Счастливая! То, что мы услышали здесь, возле статуи, ты должна тут же забыть. Потому что нет ничего страшнее чужих тайн. Поняла?

+2

25

- Поняла..., - прошептала сабинянка, понемногу приходя в себя.

Ничегошеньки она не поняла, потому что не слышала ни слова. Но сочла правильным согласиться без лишних объяснений, которым, к тому же, ее спутник вряд ли бы поверил.

- Господин мой, ты думаешь, что наши преследователи отстали? - осмелилась спросить мнимая рабыня, хотя мраморная Ангерона по-прежнему прижимала палец к губам, как будто советовала ей: не говори лишнего, о неразумная дева! Для мужчины нет ничего слаще тишины, а если женщина и должна иногда размыкать уста, то лишь для безмолвного лобзанья...

Фортуната плотно сжала румяные губы и  устремила печальный взор на грудь незнакомца: как ни страшно ей было, но само наличие опасности давало надежду, что краткое знакомство с греческим героем продлится.

Отредактировано Аврелия Косса (2015-07-03 10:30:29)

+1

26

- Дуамю, что теперь тебе ничего не угрожает, - сказал Диомед и погладил белокурую макушку Фортунаты. На правах Сотера-спасителя, он позволил себе это сделать. Маленькая служанка весталки этой ночью проявила, по его мнению, отменное мужество. И хотя сейчас на ее личике лежала печать беспокойства, оно все равно оставалось самым милым личиком во всем Риме.
Они пересекли площадь перед храмами без происшествий, и с торца подошли к Дому Весталок, чтобы не быть замеченными стражами.
- А теперь беги, - велел Диомед девушке. - И не выходи ночью из атриума, даже если на твою хозяйку найдет очередная блажь. Ступай, ступай.
Он был так доволен, что довел девчонку до дома живой и невредимой, а больше всего - ее разумностью и послушанием (весьма редкое качество для современной женщины), что подшлепнул ее пониже спины, давая ускорение.
Уходить сразу он не собирался - хотел убедиться, что служанка уже точно окажется под защитой стен. Небо на востоке посветлело и стало серым, но до восхода было еще далеко. Прикинув время, Диомед решил, что еще вполне успеет сбегать до дома, чтобы успокоить мать, и вернуться в Лудус Магнум, где тренировки начинались на заре.

+2

27

Мнимая рабыня осталась стоять, хотя невольно и схватилась за то местечко, по которому пришелся шлепок мужской ладонью.

- Ты был очень добр ко мне, господин, - сказала она,  – Благодарю за то, что не бросил меня в беде. А теперь я и вправду пойду: если хозяйка меня хватится – быть беде! Пусть твой обратный путь охраняют Янус и Диана Тривия. Прощай!

Фортуната повернулась и медленно пошла к  атрию. У самого входа она на мгновение оглянулась, чтобы в последний раз взглянуть на своего спасителя, и тут же скользнула внутрь, неслышно притворив за собою дверь.

___________
Янус считался покровителем входов и выходов, дорог и путников
Диана - покровительницей распутий (откуда и эпитет — Trivia), и изображалась с тремя головами, глядящими на три дороги. Как покровительницу дорог и путешествующих, путники призывали её под именем dea Semitalis.

Отредактировано Аврелия Косса (2015-07-05 09:06:46)

+1

28

Убедившись, что теперь служанке Фортунате ничего не угрожает, Диомед наконец-то смог направиться домой. Встречи с легионерами можно было уже не опасаться - еще не брызнули первые солнечные лучи, как улицы города заполнил сплошной людской поток. Проталкиваясь сквозь толпу, Диомед зевал в кулак, но едва вспоминалось милое личико в обрамлении белокурых локонов, как улыбка сама собой растягивала губы. Глупость, конечно, но ему приятны были эти воспоминания.
Еще не дойдя до дома, он увидел мать. Она сидела возле дороги, у алтаря Дианы Тривии, подперев голову рукой. Увидев сына, она встрепенулась и бросилась было навстречу, но смутилась и осталась стоять на месте. В их семье не принято было показывать чувства напоказ.
- Задержался по дороге, - сказал Диомед, не произнося приветствий. Покорми меня, и я ухожу.
Мать шла рядом, стараясь подстроиться под его шаг, и лицо у нее было бледным, после ночи без сна, но счастливым. Пока она собирала завтрак, Диомед зарыл семь золотых под миртом на заднем дворе, а один золотой отдал матери.
- Я тут повздорил с солдатами, - сказал он, набрасываясь на чечевичную кашу, - если меня заберут, не смей вносить залог и не давай взяток. Толку не будет, только деньги потеряешь.
Мать не стала задавать вопросы, и это было хорошо. Даже руками не всплеснула и не упрекнула его в безрассудности. Подняв голову, Диомед увидел, что по щекам ее катятся слезы.
- Не мог поступить иначе, - он сунул в рот кусок вчерашней лепешки и запил водой, чуть подкрашенной вином. - Они налетели на девчонку, она служит в храме Весты, я не мог пройти мимо.
- Ты поступил хорошо, - мать погладила его по плечу кончиками пальцев. - Ты очень лохматый, давай я причешу тебя?
Диомед этого терпеть не мог, но сегодня решил не прекословить, чувствуя себя виноватым, хотя ничего дурного не сделал. Пока гребень скользил по волосам, он уронил голову на сгиб локтя и задремал. И хотя сон был тонкий, ему приснилась тоненькая девушка с волосами светлыми, как пучки белого льна вперемешку со спелой пшеницей.

+2


Вы здесь » Рим. Принцип талиона. » Настоящее » Timeo Danaos et dona ferentes